Подробный анализ стихотворения гумилева "шестое чувство". Николай Гумилев — Шестое чувство: Стих

Прекрасно в нас влюбленное вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.

Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?

Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти всё мимо, мимо.

Как мальчик, игры позабыв свои,
Следит порой за девичьим купаньем
И, ничего не зная о любви,
Все ж мучится таинственным желаньем;

Как некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Еще не появившиеся крылья;

Так век за веком — скоро ли, Господь? —
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.

Анализ стихотворения «Шестое чувство» Гумилева

Николай Гумилев - великий русский поэт Серебряного века, который начал писать стихи еще с ранних лет. Достигнув совершеннолетия, поэту удалось издать свою первую книгу стихотворений.

Талантливый поэт обладал уникальным даром предвидения. В одном из своих произведений ему удалось очень точно описать свою смерть и убийцу. Николай не знал конкретного дня, но чувствовал, что это произойдет в скором времени.

Своему дару Гумилев и посвятил знаменитое стихотворение «Шестое чувство». Поэт написал его в 1920 году. Произведение не содержит каких-нибудь таинственных пророчеств. В нем автор пытается для себя понять, что такое шестое чувство.

В произведении поэт рассматривает разные стороны жизни человека, при этом подчеркивает, что прежде всего люди стремятся обзавестись материальными благами, которые можно потратить на другие радости жизни.

Намного сложнее обстоит дело с духовными ценностями, ведь с ними ничего нельзя сделать. В своем стихотворении Гумилев приходит к мысли, что уметь наслаждаться прекрасным и довольствоваться им - это великое умение, способствующее развитию пяти главных чувств. Но также это наделяет даром предвидения.

Гумилев сравнивает свой дар с крыльями ангела, так как уверен, что у него божественное происхождение. Чем чище и светлее у человека душа, тем ему проще разглядеть то, что скрывает судьба. Также поэт отмечает, что этот дар может появиться и у человека, у которого нет высоких моральных качеств.

Автор считает, что процесс обретения дара занимает много времени, к тому же он болезненный. В произведении процесс сравнивается с операцией, благодаря которой человек начинает видеть будущее. Но для автора этот дар весьма обременительный, из-за него страдает душа и тело.

Согласно воспоминаниям близких и знакомых, поэт очень сильно страдал от дара предвидения. Зная о событиях, которые произойдут, Николай не мог на них повлиять. К тому же известно о его трагической любви к Анне Ахматовой. Возлюбленную поэт считал порождением темных сил. Свою жену он называл колдуньей. Из-за этого пытался покончить жизнь самоубийством, чтобы это все прекратилось. Поэт знал, что не сможет жить без любимой женщины, но в то же время он был уверен в том, что если она станет его супругой, то его жизнь будет ужасной.

Гумилев знал и желал своей смерти, так как был уверен, что долго не проживет. Именно шестое чувство подсказало ему это. Его расстреляли из-за любви через год, после написания стихотворения.

Шестое чувство

НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ
(1884 - 1921)
СТИХОТВОРЕНИЯ

Читает Евгений Евтушенко

Сторона 1
Шестое чувство - 2.00
Слово - 2.00
Капитаны (1) - 1.20
Основатели - 0.52
Потомки Каина- 1.13
Зараза - 1.19
Вот девушка с газельими глазами... - 0.17
Индюк - 1.11
Предзнаменование - 0.33
У камина - 2.21
У меня не живут цветы...- 1.08

Сторона 2
Я, что мог быть лучшей из поэм... - 0.37
Я и вы - 1.27
Рабочий- 1.58
Жираф - 1.47
Память - 4.29
Выбор - 1.13
Заблудившийся трамвай - 3.45

Звукорежиссер Л. Должников.
Редактор Н. Кислова
Художники Н. Войтинская, В. Иванов

Возвращение Гумилева

Для многих сегодняшних молодых читателей это имя окутано дымкой полуслухов-полулегенд. Однако сквозь такую дымку полузнания могут проступать лишь романтизированные очертания, а не исторически реальная фигура. Пожелтевшие сборнички Гумилева можно встретить лишь под стекпом букинистических прилавков. Последние книжки Гумилева вышли у нас вскоре после его смерти - в начале двадцатых годов. С тех пор, к сожалению, не появилось ни одного итогового сборника, не было опубликовано ни одного серьезного исследования о жиз¬ни и творчестве поэта. Некоторыми западными советологами Гумилев интерпретируется как убежденный борец против большевизма, а в некоторых советских публикациях, посвященных нынешнему, столетнему юбилею Гумилева, его сложный поэтический и жизненный путь бездумно косметизируется чуть ли не под оперный образ с привкусом «Гей, славяне!». Обе тенденции не имеют ничего бщего с реальным наследием Гумилева. Хорошо, что после долгого перерыва снова перепечатываются его стихи, что готовится его отдельное издание в большой серии «Библиотеки поэта». Назрело время и подробного исследования жизни и творчестве Гумилева, Поэзия, по пастернаковскому выражению, должна быть «страной вне сплетен и клевет».
Краткие сведения о жизни Николая Гумилева. Родился 15 апреля 1886 года в Кронштадте. Отец - корабельный врач, дворянин. Закончил Царскосельскую гимназию, где директором был известный поэт Иннокентий Анненский, оказавший на юного Гумилева огромное влияние. Первые стихи Гумилев напечатал в 1902 году. Первую книгу стихов «Путь конквистадоров» выпустил за год до окончания гимназии - в 1905 году. Слушая в Сорбонне лекции по французской литературе. В 1910 году женился на Анне Ахматовой. Был одним из мэтров акмеизма - литературного течения, противопоставившего себя символизму. Совершил три поездки в Африку. Добровольцем пошел на фронт первой мировой войны, был дважды награжден. Во время Октябрьской революции находился в Париже, в 1918 году вернулся в Петроград. Был выбран председателем Петроградского отделения Всероссийского союза поэтов. По инициативе Горького стал, как и Блок, одним из редакторов поэтической серии издательства «Всемирная литература». В 1921 году был расстрелян за участие в контрреволюционном заговоре. Все это сухие сведения. Добавлю, однако, следующее: нет никаких свидетельств того, что Гумилев был замешан в боевых контрреволюционных действиях. Одна эмигрантская поэтесса в своих мемуарах сообщает, что Гу¬милев показывал ей револьвер и пачки денег - это слишком по-мальчишески для профессионального конспиратора. Одна из белогвардейских легенд гласит, что Гуми¬лев перед расстрелом якобы пел «Боже, царя храни...». Если так оно было на самом деле, то Гумилев мог сделать это скорее из духа противоречия, чем по убежденности, ибо не известно ни одно монархическое выс¬казывание Гумилева, и вообще монархизм в его кругу считался дурным тоном.
Я не архивный исследователь, но, основываясь на простом сопоставлении сведений, мне известных, думаю, что в Гумилеве, как и во многих интеллигентах его круга, происходила мучительная, душераздирающая борьба, толкавшая его из одной стороны в другую...
Я благодарно знаю на память стихотворений десять Гумилёва и русской поэзии без него представить не могу, хотя не считаю Гумилева великим поэтом. Великий поэт
это не автор отдельных великих стихов, а соавтор истории народа. Впрочем, поэт и без эпитета «великий» - это тоже редкое имя, которое нельзя заслужить лишь стихотворчеством. Каждый настоящий поэт - это уже честь истории литературы. Даже одно великое стихотворение из национальной поэзии без ущерба не вынешь. Так искусственное изъятие, казалось бы, второстепенных камней из фундамента может лишить опорной силы всё здание.
Жизнь развела Гумилева и Ахматову, но соединила посмертно история литературы. У Ахматовой меньше пло¬хих стихов, чем у Гумилева, и больше хороших, но не забудем, что Гумилев ушел из жизни тридцатипятилетним, а Ахматова дожила до глубокой старости. Ахматова никогда не увлекалась игрой в литературное наследство, и вкус ее был тоньше, без оскальзывания в ложноромантический антураж, как у Гумилева:
Страстная, как юная тигрица.
Нежная, как лебедь сонных вод.
В темной спальне ждет императрица.
Ждет, дрожа, того, кто не придет.

Зато мало у кого можно найти такой мощный по концентрации мысли и стихотворной плоти шедевр, принадлежащий не. только русской, но и мировой поэзии, как «Шестое чувство» Гумилева:
Прекрасно в нас влюбленное вино,
И добрый хлеб,
что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись,
нам насладиться.

Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой.
Что делать нам
С бессмертными стихами?

Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти все мимо, мимо.

Как мальчик, игры позабыв свои.
Следит порой за девичьим купаньем
И, ничего не зная о любви.
Все ж мучится
Таинственным желаньем.

Как некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Еще не появившиеся крылья;

Так век за веком -
скоро ли господь?-
Под скальпелем природы и искусства,
Кричит наш дух, изнемогает плоть.
Рождая орган для шестого чувства.

Здесь в Гумилеве - тютчевская, почти пушкинская сила. Мысль, ставшая музыкой, или музыка, ставшая мыслью? До сих пор грозно и предупредительно звучат Гумилевские строки о забвении первородного могущества Слова как обвинение всем разбазаривателям слов:

Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангелик от Иоанна
Сказано, что слово это Бог.

Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества,
И, как пчелы в улье опустелом.
Дурно пахнут мертвые слова

Гумилев стеснялся быть сентиментальным, защищаясь жестким панцирем мужественности, но иногда у него щемяще вырывался как будто сдавленный крик о помощи;

Крикну я... Но разве кто поможет,- ,
Чтоб моя душа не умерла!
Только змеи сбрасывают кожи.
Мы меняем души, не тела:

Не стоит с поспешностью запоздалого благословения сотворять из Гумилева кумира, как, впрочем, ни из кого другого. Даже у Пушкина есть плохие строки, и надо уметь отличать сильные вещи от слабых, какая бы вели¬кая подпись под ними ни стояла. Помимо забвения забвением существует забвение поклонением. Такой вид забвения не ведет к умножению нашего духовного национального наследия, включающее наследие Гумилева.

Наследие Гумилева принадлежит не только сегодняшней, но и будущей русской поэзии. Наследие – это слово серьёзное. Наследием нельзя ни бездумно восторгаться, ни пренебрегать.
Е. Евтушенко

В разделе Домашние задания на вопрос гумилев анализ стихотвореня "шестое чувство" заданный автором Даша Семёнова лучший ответ это вот ответ
Мар Ринна Искусственный Интеллект (131098)1 месяц назад (ссылка)
Пожаловаться
У Гумилева много прекрасных стихотворений, но лучшее, на мой взгляд, "Шестое чувство".
Шестое чувство - это чувство прекрасного. Человек воспринимает окружающий мир с помощью пяти органов чувств, данных ему творцом. Когда поэт говорит о специальном органе для восприятия прекрасного, то это огромной впечатляющей силы художественный образ, усиливающий и как бы материализующий основную идею стихотворения.
Прекрасно в нас влюбленное вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись,
нам насладиться.
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать -
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти все мимо, мимо.
Как мальчик, игры позабыв свои,
Следит поэт за девичьим купаньем
И, ничего не зная о любви,
Все ж мучится таинственным желаньем;
Как некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Еще не появившиеся крылья,
Так век за веком - скоро ли, Господь?
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.
В наш век снижения духовности, в век погони за материальным это гениальное стихотворение помогает человеку сохранить и усилить тягу к красоте природы и творений разума и сердца человеческого.
есть и другие варианты в ответе
А вот и выбор вариантов с гугла

Стихотворение «Шестое чувство» было написано Гумилёвым в 1920 г. и напечатано в сборнике «Огненный столп» в 1921 г.

Литературное направление и жанр

Стихотворение относится к литературному направлению акмеизма. Образы влюблённого вина, доброго хлеба, женщины одновременно материальны и приближаются к символам. Писатель даже подсказывает, как их можно «использовать» - съесть, выпить, поцеловать. Но лирический герой хотел бы осязать неосязаемое. Эта цельность его мировосприятия так соответствует идее акмеизма!

Жанр стихотворения – философская элегия. Философский вопрос о том, как определить прекрасное, поднимался ещё в одном из античных диалогов Платона. Красота как ценность интересовала Аристотеля. Античное понятие «эстетикос», то есть «относящийся к чувству», не мыслилось отдельно от познания или практической деятельности, от искусства. Получается, что, по логике Гумилёва, в античности шестое чувство уже рождалось, но ещё не родилось.

Тема, основная мысль и композиция

Стихотворение состоит из 6 четверостиший.

Первая строфа говорит о наслаждениях человеческой жизни: вино, хлеб и женщина. В этих наслаждениях заложена их противоположность: насладиться женщиной можно, только «сперва измучившись».

Вторая строфа – вопросительное предложение. Это главная проблема, которую поднимает лирический герой: что делать с вещами, которые нельзя использовать утилитарно? Среди этих неземных, небесных вещей и стихи.

В третьей строфе лирический герой сожалеет о том, что эти нематериальные вещи проходят «мимо». Это мучительно, это «осуждение».

Следующие три строфы представляют собой синтаксически период. Четвёртая и пятая – это примеры из мира человека и из мира животного, из прошлого и из настоящего. Речь идёт о развитии всего живого и конкретного человека, когда необходимое качество у отдельного живого существа не сформировалось, а потребность в нём уже начинает возникать. Последняя строфа – вывод о том, что «орган для шестого чувства» рождается в муках прямо сейчас, но медленно, «век за веком».

Тема стихотворения – необходимость шестого чувства, с помощью которого человек способен постигать прекрасное.

Вряд ли Гумилёв допускал мысль, что лично у него не хватает каких-то органов для восприятия прекрасного. Да и не нужен особый орган, чтобы ощутить красоту зари или гармонию стиха. Так что основная мысль стихотворения в подтексте: человек, венец творения, совершенен. Именно в крике духа, в изнеможении плоти – путь для видения прекрасного. Но должно родиться неутилитарное отношение к миру. По мнению Гумилёва, это происходит в муках совместными усилиями «природы и искусства», то есть эволюции биологической и культурной.

Тропы и образы

В первых двух строфах важны эпитеты, которые характеризуют противоположные явления: воспринимаемые нашими чувствами - и неподвластное им чувство эстетического. Влюблённое в нас вино, добрый хлеб – и розовая заря, холодеющие небеса, неземной покой, бессмертные стихи. Первая и вторая строфа противопоставлены друг другу с помощью союза но . Антитеза содержится и в первой строфе. Она подчёркивает, что человеческое наслаждение никогда не может быть совершенным. Этот привкус горечи («сперва измучившись») – необходимая ступень развития.

В третьей строфе безнадёжность и отчаянье лирического героя выражены в повторяющихся приставках не и ни , союзе но . Эта строфа противопоставлена предыдущей по принципу статики и динамики. Во второй строфе описаны статичные небеса, заря, в третьей – неудержимый бег мгновения. Бесконечность нашего движения определяется повтором слова мимо .

В метафорах ломаем руки, осуждены заключено мучение человека, который не имеет потребности, но предчувствует её необходимость.

Следующие два развёрнутых сравнения, выраженные сравнительными предложениями, объясняют образ предыдущей строфы. Мальчик не может хотеть женщину, но он предчувствует своё будущее.

Так же и «тварь скользкая», которая ещё не эволюционировала в птицу, мечтает о небе (но мысли ящера на совести Гумилёва) Эпитеты пятой строфы (скользкая тварь, разросшиеся хвощи) переносят начало процесса рождения шестого чувства в глубину веков, к началу эволюционного процесса.

В шестой строфе содержится не просто вывод стихотворения, но и итог синтаксического периода, который строится по схеме как – так .

Это обращение к Господу, в метафорических образах (под скальпелем природы и искусства, кричит дух, изнемогает плоть ) описывающее рождение шестого чувства. Восклицание – надежда на то, что боль от восприятия прекрасного исчезнет, когда появится орган для шестого чувства. Но рождение прекрасного, произведения искусства, стихов сопряжено с болью, которая связана с катаклизмами начала 20 в.

В стихотворении Гумилёв через ощущение прекрасного соединяет противоположные понятия: земное и небесное, полезное и бескорыстное, земное и небесное, материальное и духовное.

Размер и рифмовка

Стихотворение написано пятистопным ямбом с пиррихиями, приближающими ритм к разговорному. Рифмовка в стихотворении перекрёстная, мужская рифма чередуется с женской.

Арье Ольман

...Так век за веком – скоро ли, Г-сподь? –

Под скальпелем природы и искусства

Кричит наш дух, изнемогает плоть,

Рождая орган для шестого чувства .

В стихотворении «Шестое чувство», написанном в последний год жизни, Николай Гумилев рассуждает об ограниченности привычных чувств, дающих человеку возможность воспринимать материальный мир, и предрекает неизбежное становление какого-то иного, дополнительного чувства, без которого мир неполон. Гумилев, видимо, подразумевал под «шестым чувством» нечто, помогающее в полной мере ощутить «розовую зарю над холодеющими небесами» и «бессмертные стихи» – чувство прекрасного. Так понимают это стихотворение Фридлендер и Жолковский, определяющий его как «риторический трактат о потребности в шестом – эстетическом – чувстве» . Можно назвать его также чувством поэзии и гармонии. В образном ряде этого стихотворения Гумилева, скорее всего, нашли отражение высказывания популярного в его время искусствоведа Уолтера Патера (Пейтера), также говорившего о новом органе для восприятия прекрасного: «Гегель в “Философии искусства” при оценке своих предшественников <...> высказал замечательное суждение о сочинениях Винкельмана: “<...> Его надо считать одним из тех, кто сумел в сфере искусства изобрести новый орган для человеческого духа”. Лучшее, что можно сказать о критической деятельности – это то, что она открыла новое чувство, новый орган”» .

Сходные мотивы ограниченности наших чувств и невозможности должным образом воспринять и выразить красоту мира мы находим и у Жуковского:

Что наш язык земной пред дивною

природой?

С какой небрежною и легкою свободой

Она рассыпала повсюду красоту

И разновидное с единством согласила!

Но где, какая кисть ее изобразила?

Едва-едва одну ее черту

С усилием поймать удастся вдохновенью...

Но льзя ли в мертвое живое передать?

Кто мог создание в словах пересоздать?

Невыразимое подвластно ль выраженью?..

Святые таинства, лишь сердце

знает вас.

Не часто ли в величественный час

Вечернего земли преображенья –

Когда душа смятенная полна

Пророчеством великого виденья

И в беспредельное унесена, –

Спирается в груди болезненное чувство,

Хотим прекрасное в полете удержать,

Ненареченному хотим названье дать –

И обессиленно безмолвствует искусство?..

А старший современник Гумилева Константин Бальмонт заявлял – вполне в духе русского символизма, – что для «выражения невыразимого» нужно дополнительное, шестое чувство:

Пять чувств – дорога лжи.

Но есть восторг экстаза,

Когда нам истина сама собой видна.

Тогда таинственно для дремлющего глаза

Горит узорами ночная глубина...

Н. Гумилев.

Однако в современном сознании закрепилось совсем иное значение понятия «шестое чувство». В соответствии со словарными определениями «шестое чувство» – это «способ восприятия, не зависящий от пяти чувств, интуиция» , «способ определить истинную природу личности или ситуации» . Почему мы понимаем эти слова иначе, чем Патер и Гумилев?

Я задался этим вопросом, когда, к большому своему удивлению, обнаружил «гумилевское» определение шестого чувства в комментарии Авраама ибн Эзры на книгу Коэлес (Экклезиаст). Авраам ибн Эзра (1089–1164) родился в мусульманской Испании, но странствовал по всему миру от Алжира до Лондона. Он был поэтом, математиком, астрологом, философом, комментатором Торы и врачом – как всякий образованный еврей той эпохи. Его отличали острый ум и широкая образованность, но был он вечным неудачником и скитальцем, в частности, благодаря своему неуживчивому характеру и колкому языку. Комментируя книги Танаха, он часто уходил в сторону от основной темы, и в одном из таких лирических отступлений (комментарий на Коэлес, 5:1) ибн Эзра аккуратно, по пунктам разносит в пух и прах искусство традиционной еврейской религиозной поэзии – пиюта. Он выделяет четыре принципиальных своих несогласия с пиютом, но мы остановимся на одном, важном для нашей темы. Авторы пиютов иногда допускали неточные рифмы, например, великий Элазар а-Калир порою рифмовал йом («день») и пидьон («искупление»). Это резало слух ибн Эзры, и он ехидно замечает:

Ведь в чем назначение рифмы? Быть приятной слуху, чтобы чувствовалось, что конец одного слова подобен концу другого. А у него, наверно, было шестое чувство (каргаша шишит), которым он ощущал, что мем похож в произношении на нун. Но ведь они относятся к разным местам звукоизвлечения!

(следует пояснить, что согласно древней палестинской книге Сейфер Йецира , заложившей основы грамматики иврита, звук «м» относится к «губным», а «н» – к «зубным») .

Ибн Эзра называет здесь чувство рифмы, созвучия, гармонии стиха «шестым чувством». Смысл его замечания таков: ибн Эзра в своем комментарии предполагает, что Элазар а-Калир ощущал рифму не так, как он, поэтому его созвучия и были столь странными. А поскольку с точки зрения здравого смысла, вкуса и грамматики рифмы Калира не могут быть признаны совершенными, остается предположить, что он пользовался при написании стихов каким-то шестым чувством. Ибн Эзра употребляет это выражение с некоторым оттенком пренебрежения, поскольку (как будет показано ниже) в реальное существование шестого чувства он не верил. В отличие от него, Гумилев, наследник романтизма и сын своего века, уже осознавшего ограниченность человеческого познания, всерьез предполагает возможность проявления такого чувства.

Примечательно, что во всей еврейской постбиблейской и средневековой литературе словосочетание «шестое чувство» больше не встречается . Чтобы понять его возможные истоки в комментарии ибн Эзры, обратимся к произведениям классической философии, в которых оно могло появиться.

Первым из мыслителей Древнего мира о пяти чувствах заговорил, видимо, Демокрит в сохранившемся лишь фрагментарно произведении «Малый космос». Так передают от его имени: «Демокрит говорил, что больше (пяти) чувств у животных, мудрецов и богов» . Аристотель в своем трактате «О душе» вынес суждение о том, что чувств пять: «Что нет никаких иных [внешних] чувств, кроме пяти (я имею в виду зрение, слух, обоняние, вкус, осязание), в этом можно убедиться».

Но, по мнению Аристотеля, есть некое «общее чувство», объединяющее и синтезирующее информацию, полученную от пяти обычных:

«Для общих же свойств мы имеем общее чувство и воспринимаем их не привходящим образом; стало быть, они не составляют исключительной принадлежности какого-либо чувства: ведь иначе мы их никак не ощущали бы» .

Сформировавшаяся в VIII–IX веках мусульманская философия основывалась на сочинениях греческих мыслителей, поначалу – в пересказах философов-сирийцев, а позднее – и в переводах на арабский . В мусульманском мире великий «Аристу» был образцом мыслителя, а его сочинения – основой для многочисленных самостоятельных и полусамостоятельных философских концепций. Со ссылкой на Аристотеля понятия «пять чувств» и «шестое чувство» широко распространились в средневековой философии, причем ими пользовались приверженцы многих религий, с одинаковым пиететом относившиеся к Стагириту. Например, испанский мусульманский философ ибн Хазм (994–1063) полагал, что шестое чувство – это знание душой первичных понятий, аксиом, не требующих доказательства. «Так, душа знает, что часть меньше целого, ведь и младенец, только-только научившийся различать вещи, плачет, если ему дать всего лишь два финика, но успокаивается, если дать ему еще. Ведь целое больше части, хотя ребенок еще не знает пределы применимости этого положения... То же чувство сообщает ребенку, что две вещи не могут занимать одно и то же место: мы видим, как он борется за место, чтобы сесть, понимая, что места недостаточно для другого и что пока другой занимает это место, сам он не может его занять...» Другой исламский философ, ибн Рушд (1126–1198), также полагал, что «общее чувство» отвечает за восприятие объектов, вызывающих реакцию нескольких чувств сразу, помогает различать и сравнивать данные этих чувств и таким образом способствует всестороннему познанию объекта.

Некоторые последователи великого эллина дерзали и спорить с ним: раз чувств только пять, то шестого быть не может. Вот как пересказывает великого учителя арабский мыслитель-аристотелианец XII века ибн Баджа (1082–1138), добавляя кое-что от себя:

Далее, если бы действительно существовало некое шестое чувство, то оно необходимо должно было бы существовать у какого-нибудь животного. Но это животное необходимо должно было бы быть не человеком, а каким-то другим существом, ибо человек по своей природе обладает лишь этими пятью чувствами. Это животное, следовательно, должно было бы быть каким-то несовершенным живым существом. Однако невозможно, чтобы у несовершенного существа имелось нечто такое, чего нет у совершенного .

Сочинения Авраама ибн Эзры.

Титульный лист.

Мусульманская философия, в свою очередь, способствовала формированию еврейской средневековой философии – первоначально также арабоязычной. Эта последняя питалась идеями исламских философов и использовала их терминологию .

Еврейские мыслители цитировали и пересказывали арабских коллег, порою даже не указывая источник своих слов. Великий Аристу был столь же почитаем евреями, сколь и мусульманами. Видимо, на идеях Аристотеля (в арабском переводе, конечно) и основывался ибн Эзра, когда язвительно предполагал наличие у своего предшественника некоего несуществующего «шестого чувства».

Мусульмане, христиане и иудеи благоговейно чтили Стагирита и признавали его почти непререкаемый авторитет. «Общее чувство» Аристотеля возникает под названием «шестое чувство» и в христианской теологии, у Августина Блаженного (354–430), в трактате «О свободе воли»:

Я считаю, что также очевидно и то, что это внутреннее чувство воспринимает не только то, что получает от пяти телесных чувств, но также и сами эти чувства воспринимаются им… (гл. 4). Ведь не можешь же ты сказать, что это шестое чувство следует отнести к тому классу из этих трех разновидностей живых существ, который обладает также и пониманием, но лишь к тому, который и существует и живет, хотя и лишен понимания; ибо это чувство присуще и животным, у которых нет понимания... (гл. 5) .

Аристотель. Иллюстрация из Нюрнбергских хроник, конец XV века.

Идея «общего чувства» господствовала в средневековой эпистемологии и физиологии. Даже в XVIII веке физиологи Альбрехт фон Халлер и Шарль Бонне искали в мозгу центр «общего чувства», впрочем, безуспешно. Однако термин «шестое чувство» как выражение отдельного, обособленного инструмента восприятия не зафиксирован до XVIII столетия. Ученые Нового времени раздвинули границы познания, и при этом, конечно, расширилась область непознанного. Люди стали думать, что есть силы природы, которые не указал Аристотель. В этот период получила широкое распространение концепция «животного магнетизма» – «силы, коей одарены все животные, действовать один над другим и каждое само на свою организацию, с большим или меньшим могуществом, судя по их взаимной силе и совершенству животного… Эта жидкость невесома и так тонка и прозрачна, что невидима для нашего глаза... Эта жидкость тепла, но несгораема и имеющая способность пробегать, как свет… На влаге этой основаны все теории Месмера… Эта жидкость жизненного начала, или месмерическая, как лучи света, не задерживается на пути непрозрачными, как уже выше сказано, телами; она чрез них проникает, как теплотвор… может быть отражена, усилена и перенесена прозрачными телами, каковы зеркала…» Упомянутый в этом отрывке целитель Ф.А. Месмер называл шестым чувством некий предполагавшийся им «способ связи с космическими магнетическими флюидами» посредством этого «животного магнетизма».

Ощущение, что есть нечто, не описываемое привычной «географией чувств», требовало словесного выражения. Как, например, назвать способ, которым любящий ощущает присутствие любимого? Ни одно из пяти чувств не подходит, значит, есть шестое? Так считал великий гастроном Брилла-Саварен, перечисляющий в своей «Физиологии вкуса» пять чувств и добавляющий к ним «половое, или чувство физической любви, влекущее людей разного пола друг к другу» . В Новое время исследованием системы чувств человека занялась и экспериментальная наука. Физиолог Белл в 1826 году назвал шестым чувством мышечную чувствительность, проприоцептивные рефлексы . Действительно, мы воспринимаем растяжение или сокращение наших мышц, чувствуем его, но Аристотель видел в этом лишь проявление осязания, и до XIX века никто не выделял это ощущение в самостоятельное чувство. В XVIII веке начались исследования чувства равновесия, а в XIX веке они были подкреплены изучением анатомии и физиологии среднего уха и всего вестибулярного аппарата. Чувство равновесия также именовалось некоторыми исследователями шестым чувством .

Физиолог Шарль Бонне.

Из науки и философии понятие «шестое чувство» перешло в литературу и стало общим достоянием. В английской литературе знакомое нам понимание «шестого чувства» как интуиции впервые засвидетельствовано в начале XIX века, так утверждает авторитетный The American Heritage Dictionary of Idioms. Писемский в 1853 году иронически пишет: «в Петербурге у человека, в каком бы он положении ни был, развивается шестое чувство: жажда денег... Сколько соблазна!..» О грядущем «открытии и развитии» шестого чувства мечтает Тузенбах в «Трех сестрах»: «После нас будут летать на воздушных шарах, изменятся пиджаки, откроют, быть может, шестое чувство и разовьют его, но жизнь останется все та же, жизнь трудная, полная тайн и счастливая…»

В романе Эрскина Чайлдерса «Загадка песков» (1903), положившем начало жанру «шпионского триллера», шестым чувством называется умение ориентироваться в тумане .

Иллюстрация концепции «живого магнетизма» Ф.А. Месмера.

Мыслители и ученые описывали всё новые способы внечувственного восприятия, дополняющие привычные пять чувств – «животный магнетизм», половой инстинкт, мышечная чувствительность, работа вестибулярного аппарата. Но еще более чутко отзывается на желание выйти за пределы мира ощущений наш язык. «Наивная картина мира», отраженная в оборотах речи и сочетаемости слов языка , свидетельствует об уверенности, что есть способы познания мира, не укладывающиеся в прокрустово ложе пяти чувств; как их назвать – это второстепенный вопрос. Язык сохраняет выражения «ощущать душой», «нутром чуять», «сердцем чувствовать», даже «спинным мозгом», как иногда говорят сегодня – все это мы зовем интуицией. Но два великих поэта – русский Николай Гумилев и еврей Авраам ибн Эзра – имели в виду совсем не это значение, уже затертое в наше время псевдопсихологами и оккультистами всех мастей. Для них главным изъяном системы органов чувств вида homo sapiens было отсутствие чувства поэзии, ключа к миру гармонии, без которого неравнодушный к прекрасному человек слеп и глух.

«Что делать нам с бессмертными стихами?..»

добавить комментарий

Ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.